Человек и Природа - единство или противоречие!

Предположим сначала, что справедливо достаточно распространенное представление о том, что Человек, Разум - какое-то исключение из общих законов мироздания, развивающееся по своим собственным канонам. И все равно болезненное, уродливое, как считают некоторые мизантропы - они есть и среди ученых - или, наоборот, порожденное каким-то принципиально чуждым остальной природе «высшим началом», и уже поэтому являющимся совершенством, которому предначертано властвовать над природой. При таком взгляде противопоставление «искусственного» и «естественного» извечно и неизбежно. Оно приобретает роковой, космический характер, так, что вся деятельность человека в принципе может быть только «противоестественной». И тем более «противоестественной», чем более «человеческой».

Но тогда логически возможны только два варианта отношений Человек - Природа. Первый - Человек существо высшее и живет по собственным законам, Природа для него - лишь «потребляемый ресурс», который в лучшем случае следует экономить. Второй вариант, когда Человек рассматривается как нечто чужеродное и вредное для Природы: Человек обязан вписаться в природу так, чтобы его деятельность ничем не выделялась из естественных процессов биосферы и его воздействие на окружающую среду было сопоставлено с остальными элементами биоты. В самом деле, ведь всякое специфически человеческое действие при таком взгляде враждебно природе «по определению». Человек должен либо «вписаться в биосферу», либо погибнуть! Третьего не дано!

Интересно заметить, что оба этих подхода логически не исключают друг друга: пока можно, следует пользоваться природой, а когда потребительская активность начнет создавать опасность для самого потребителя - «лечь на дно» и остановиться в своем развитии. За тем предлогом, когда «убавление» природы и ее ресурсов становится опасным, возможно лишь свертывание человеческой активности, организация некоего «стационарного режима».

Такая точка зрения сегодня имеет достаточно широкое хождение. В свое время о «возврате к природе» говорили многие мыслители, говорил Руссо, писали русские народники и многие другие. Сейчас близкие высказывания можно услышать от многочисленных защитников природы. Мне кажется, что среди идеологов партии «зеленых» в странах Западной Европы находятся люди, стоящие на близких позициях. Уж если нельзя «возвратиться к природе», то хотя бы сохранить то, что есть, -такова естественная реакция человека, который каждый день сталкивается с унижением и уничтожением того великолепия, которое создала земная жизнь. Ощущение прелести окружающей природы, радость от общения с природой заложены в человеке всей историей его становления.

К выводу о необходимости «остановиться» приходят и многие ученые. Именно об этом прямо говорят авторы ряда работ, выполненных по заказу Римского клуба, о которых я рассказывал в предыдущей главе. Но какой-либо стационарный режим попросту невозможен для системы, именуемой «человеческое общество». Для этого есть много причин. Об одной я уже говорил - стабильность общества неизбежно ведет к его застою и деградации история дает для этого утверждения многочисленные примеры, его подтверждающие.

Но есть и другая причина чисто природного характера. Дело в том, что человек в отличие от других видов не имеет собственной экологической пиши, в которой он может замкнуться и существовать в стационарном режиме, подобно другим видам живых существ. Его экологическая ниша - это вся планета со всем, что в ней и на ней имеется. И в такой системе организовать устойчивый стационарный режим практически невозможно.

Стабильность, понятая как устойчивость развития человечества, а, следовательно, и биосферы может быть достигнута лишь другими, более сложными неравновесными режимами. Их ие видно невооруженным взглядом наблюдателя - их еще предстоит найти! Они-то как раз и являются объектами исследований большой науки, своеобразными компромиссами, обеспечивающими нужную гармонию между развитием природы и развитием общества и человека, между естественным и искусственным, если угодно!

Но, к сожалению, экологические исследования еще не ориентированы на отыскание необходимой гармонии. И большинство глобальных экономических моделей (в том числе и Римского клуба) представляет даже не поведение природы самой по себе, а описывает лишь пассивное изменение ее характеристик под активным действием человека.

В таких исследованиях антропогенные воздействия, то есть воздействия Человека, всегда вызывают лишь отрицательный эффект, они вредны Природе. В современных экологических исследованиях пока не обсуждаются целенаправленные действия Человека, действия, в результате которых Природа приобретает не только необходимую стабильность, но и будет обладать такими характеристиками, которые в наибольшей степени окажутся способными содействовать развитию цивилизации.

Вот почему согласно анализу, который основывается на существующих моделях и природоведческих исследованиях, единственное, что мы можем сделать для природы полезного, для сохранения ее стабильности, - это остановиться в своем развитии и снизить по возможности все те нагрузки, которые оказывают воздействие на окружающую среду.

Такой вывод легко понять, поскольку во всех современных исследованиях учитываются только наши локальные интересы - интересы «производителей», «потребителей», «загрязнителей», которые в корне противостоят «интересам природы», поскольку нарушают ее устойчивость. Иного ответа и не может следовать, если оставаться на точке зрения, противопоставляющей «естественное» и «искусственное».

Мне приходилось и в печати и в различных беседах, в том числе и с президентом Римского клуба покойным А. Печчеи, не раз обращать внимание на ущербность и уязвимость экологических исследований, использующих подобные общеметодологические посылки. Прежде всего Природа не пассивный фон нашей деятельности. Она, и это чрезвычайно важно (может быть, очень важно!) - самоорганизующая система.

Поэтому на результаты расчетов с помощью моделей типа глобальных моделей Римского клуба можно полагаться только в достаточно краткосрочной перспективе, гораздо более краткосрочной, чем та, на которую рассчитывали их авторы. Реагировать на наши воздействия Природа (и общество тоже - заметим это!) будет не по правилам, заложенным в эти модели, а по собственным законам самоорганизации, о которых, увы, мы знаем пока очень немного.

Задолго до того времени, когда согласно расчетам, выполненным по моделям Форрестера, Медоуза, Месаровича, Пестеля и других авторов, наступят самые суровые катаклизмы, развитие биосферы (а значит, и общества) претерпит изменения, результаты которых будут качественно отличаться от расчетов, проведенных по предлагаемым сценариям.

Океан после некоторого предела начнет поглощать углекислоту не с теми скоростями, какие мы ему предписываем, основываясь на экстраполяции по данным, имеющимся сегодня в нашем распоряжении, иначе будет меняться климат, проходить самоочистка водоемов и атмосферы и т. д. Как именно - мы этого точно сказать не можем. Не исключено, что этого не сможем рассчитать никогда, если нагрузки на биосферу окажутся достаточно большими. Здесь слишком велика роль случайности, а за некоторым пределом нагрузки система вообще может потерять устойчивость, после чего реакция биосферы сделается вообще непредсказуемой.

Абсолютно точно можно утверждать лишь то, что эти реакции определятся не только масштабом и характером нашей деятельности, но и законами самоорганизации природных систем. Глубокое, «почтительное» изучение этих законов - абсолютно необходимое предварительное условие достоверности любого прогноза, любой оценки и, разумеется, любой стратегии. Об этом я тоже уже говорил в этой книге.

Замечу, что все то, что было только что сказано по поводу природы, природных систем, может быть перенесено и на общественные структуры. Нагрузки на природу - это одновременно и нагрузки на общество. Природные беды - это беды и людей. И как будет реагировать человечество, если и дальше будет расширяться пропасть между севером и югом, если и дальше будет расти степень загрязнения и обеднения природной среды, увеличиваться белковая недостаточность в рационах миллиардов людей в Азии, Африке, Латинской Америке, - предсказать окажется невозможно, если эти факторы достигнут своих предельных значений, которые мы также не знаем, но которые, вероятно, гораздо ближе, чем нам бы ото хотелось!

Итак, противопоставление естественного «искусственному», идея человека самого по себе и общественного развития вне связи с эволюцией природной среды неизбежно приводит к выводу о неотвратимости «конца света» и не только в силу эмоциональных соображений. Она возникает и в работах Римского клуба в результате анализа "моделей мирового процесса развития, полученных фактически экстраполяцией того описания, которое опиралось на знания, приобретенные изучением сегодняшнего дня.

Но, с другой стороны, неотвратимость «конца света» противоречит всей логике развития материального мира, которая приводит к появлению Разума и человеческой активности, как новым механизмам эволюции Природы.

В самом деле, доказательство того, что всякая человеческая деятельность принципиально враждебна природе, в целом нет! Взять хотя бы пресловутое повышение концентрации углекислоты в атмосфере. Известно, что человек появился на Земле тогда, когда вулканическая активность планеты пошла уже на убыль. (Это следствие того, что вулканизм порождается распадом радиоактивного вещества, количество которого в земной коре непрерывно уменьшается.)

Постепенно углекислого газа стало поступать в атмосферу куда меньше, чем это было, скажем, 10 миллионов лет назад. А тот углерод, что был в атмосфере, постепенно выводился из кругооборота, скапливаясь в пластах угля, нефти, в толщах известняка и других осадочных пород. Концентрация углекислоты в атмосфере уменьшилась, парниковый эффект ослабел. И как следствие - средняя температура стала падать, питания для растений становилось меньше и мезозойское буйство жизни стало понемногу угасать.

Не будет большой ошибкой сказать, что Человек появился на Земле в тот период, когда уже начался закат биосферы. Сейчас же человеческая активность возвращает в атмосферу, а следовательно, и биосферу часть этого «утерянного» углерода, сжигая огромные количества ископаемых углеводородов - остаток прошлых биосфер. И вполне вероятно, что для биосферы в целом это (как и возможное повышение средней температуры) окажется скорее благотворным, чем вредным.

Другое дело, что в данном случае мы - люди - в этих изменениях совсем не заинтересованы и нам не просто будет к ним приспособиться. Да и предсказать все возможные последствия такого процесса нам также совсем не просто. Нельзя забывать, например, что углерод теперь возвращается в атмосферу в десятки раз быстрее, чем оп выводился из нее. Чтобы понять, как реально отразится на биосфере и на людях такой стремительный возврат углекислого газа, нужно учитывать множество факторов, множество переменных, которых мы пока даже и не знаем. Но важно, что в принципе природа не пассивный фон нашей деятельности и что не всякая такая деятельность принципиально роковым образом противостоит ей самой.

Можно привести еще много других примеров, показывающих, что однозначно отрицательная оценка деятельности человека с точки зрения стабильности биоты - неправомочна. Обо всем этом как-то не принято говорить, особенно в обществе «зеленых» и других «защитников природы», и напоминать им о том, что Человек - это та же Природа.

Следовательно, нет никаких оснований считать, что гармоничное развитие Человека, его общества и Природы невозможно! Значит, Человек должен познать эту гармонию, и свершить это мы сможем лишь в том случае, если сумеем представить себе Человека и Природу в единстве. Но этот поиск гармонии может иметь смысл лишь тогда, когда мы уверены, что у Природы и Человека есть область «общих интересов», если между естественным и искусственным нет непроницаемой преграды. Такую же область совпадения интересов Человека и Природы нельзя увидеть чисто эмпирически: чтобы ее найти, надо знать те общие законы, которым следует Природа и Человек, ее неотъемлемая составная часть, закономерно возникающая на определенной стадии развития биосферы.

Иными словами, понять, какие законы естественно обусловили возникновение сперва Жизни, а затем и Разума, и сформулировать эти законы на уровне не только философском, но и естественно-научном крайне необходимо.

Конечно, вопрос, который был мне поставлен, вполне закономерен. Многое, что произносится, звучит чересчур общо и даже размыто и декларативно. Правда, иногда нам удастся сформулировать «разногласия» между человеком и природой в виде более или менее строгих утверждений и даже количественных построений. Но такие построения - всего лишь результат длительной работы. Сами по себе служить отправной точкой они не могли.

Для того чтобы заняться подобными построениями, попытаться начать развивать теорию, оснащенную всем необходимым инструментарием, мы должны быть заранее убеждены в существовании самостоятельных «реакций» природы и общности «интересов» человека и природы. Вот тут для нас, именно как практиков, и понадобилось учение о ноосфере. Оно было просто необходимо. Если бы его не было, его пришлось бы создать. Оно позволило нам уяснить и обосновать наши посылки, представить себе их естественно-научную природу. А что являлось исходным пунктом?

Им, наверное, было некое интуитивное представление, интуитивная убежденность в существовании законов, единых для всей живой и неживой, «разумной» и «неразумной» материи, «одухотворенности», «осмысленности» природы - представление, столь характерное для русской интеллектуальной традиции. И не последнюю роль в передаче такой традиции от поколения к поколению играло знакомое всем нам с юности дорогое тютчевское стихотворение:

 Не то, что мните вы, природа: 
 Не слепок, не бездумный лик - 
 В ней есть душа, в ней есть свобода, 
 В ней есть любовь, в ней есть язык.

Может Сыть, в этом четверостишии - квинтэссенция всего учения о ноосфере как о неизбежности, закономерности воссоединения Разума и Природы. Оно отражает то умонастроение, которое владело русской интеллигентной средой второй половины XIX века, в которой воспитывался В. И. Вернадский и которое положило начало его жизненному подвигу.

Эти мысли и чувства замечательного русского поэта должны стать сегодня и нашими мыслями, превратиться в основу нашего восприятия окружающего мира. Теперь уже не только чувственного, но и логически обоснованного всем огромным достоянием современной науки факта, позволяющего нам видеть в окружающей Природе доброго партнера, достаточно, чтобы сделать прекрасной жизнь человека, если только он сам сумеет стать достаточно умным и добрым, способным преодолевать атавизм натуры, доставшийся ему от эпохи охоты за мамонтами.

На грани 60-х и 70-х годов к изучению проблем окружающей среды средствами информатики меня привела логика развития науки, показавшая своевременность (жизненную необходимость) и принципиальную возможность машинного эксперимента в изучении глобальных природных процессов. Но сразу же, как только пришлось столкнуться с проблемой изучения биосферы как единого целого и сделалась очевидной необходимость построения ее математической модели, мне стало ясно, что успех этой работы невозможен, пока я не пойму, как связаны в развитии глобальной системы разные уровни организации материи - неживая, или косная, материя, как называл ее В. И. Вернадский. Жизнь - живое вещество, Разум, Общество. Являются ли внезапные потери устойчивости систем, непредсказуемые и стремительные перестройки, которые иногда называют катастрофами, нашим «даром» природе или это нормальный «штатный» механизм ее развития? Как соотносится с ее развитием множественность форм организации материального мира: сближаются ли эти формы друг с другом под воздействием сходных условий или, напротив, все дальше расходятся? Да и что вообще представляет собой это развитие, эта самоорганизация с точки зрения естествознания, каковы ее движущие силы, направление, можно ли проследить ее единство на всех уровнях развития материи?

В поисках ответа на все эти вопросы мне пришлось изучать разнообразные концепции, разнообразные подходы к изучению общего хода развития земной жизни, и в результате я пришел к Вернадскому (я бы сказал - безальтернативно), к его представлению о единстве процесса эволюции как процесса развития системы биогеохимических и иных естественных процессов, которые закономерно приводят к появлению разума и общества. И о том, что Разум неизбежно будет обязан в конце концов взять на себя ответственность за дальнейший ход этих процессов, подобно тому, как почти четыре миллиарда лет назад ее, эту ответственность, взяла на себя органическая жизнь, многократно ускорившая все процессы преобразования космической материи с помощью космической энергии, мне стало очевидно.

Конечно, создать какую-то стройную теорию развития материального мира, ведущую к эпохе ноосферы, В. И. Вернадский еще не мог - наука того времени просто не была для этого готова. Собственно, и сегодня для создания подобной теории у нас нет еще ни достаточных знаний, ни достаточно современной методологии и, конечно, инструментария, позволяющего формировать количественные оценки. Создание такой теории - дело будущего.

В самом деле, ведь такая синтетическая теория должна объединить в себе множество наук, естественных и гуманитарных, рассмотрев их достижения и методы в новом и необычном для этих дисциплин ракурсе. Но как раз здесь В. И. Вернадскому удалось далеко опередить свое, а отчасти и наше, время: он сумел увидеть изучаемый предмет принципиально по-новому, как некогда это сумели сделать Галилей, Ньютон, Дарвин. А в науке такой взгляд часто оказывается поворотным моментом истории.

Мне хотелось обратить внимание читателя на то, что это произошло в нашу эпоху непрерывно растущей специализации, эпоху, когда начало происходить обособление наук вследствие их растущей сложности и стала очевидной необходимость их синтеза. Вот почему построение объединяющей схемы, включающей в себя как абсолютную необходимость гуманитарное мышление и обществоведение, носило поистине революционный характер. Я не случайно уже использовал однажды слово «подвиг».

Конечно, взгляды В. И. Вернадского по необходимости были умозрительными. В их формировании, как уже говорилось, значительную роль сыграла общая «умонастроенность» русского интеллигентного общества второй половины XIX века и философская позиция того течения мысли, которую часто называют «русским космизмом». Может быть, их роль была не меньше, чем данные естественных наук. Но все же в целом к проблемам развития материи В. И. Вернадский подошел именно как естественник, прежде всего как геохимик. В этом и было величие его дела, его значение для будущих судеб науки.

Он первым в мировой науке понял и начал систематически изучать роль жизни в геологической истории Земли, увидел в тонкой пленке живой материи, покрывающей поверхность планеты, фактор, многократно ускоривший поглощение космической энергии и трансформации косной материи, качественно перестроивший весь характер развития планеты, ее верхней оболочки, создавшей атмосферу, современный химизм океана, толщу осадочных пород и т. д.

Для того чтобы лишний раз представить, на что способна жизнь, бросим взгляд на Луну/ ровесницу нашей планеты. Таким же был и лик Земли 4,5 миллиарда лет тому назад. На Луне время как бы застыло; что появилось нового за эти миллиарды лет на ее поверхности? Разве что новые кратеры от падения метеоритов. А на Земле? На Земле за это время родился Человек. Он достиг Луны и привез на свою родину кусочек лунного грунта! Сегодня взгляды В. И. Вернадского подтверждены исследованиями физиков, биологов, геохимиков. Ученики и последователи В. И. Вернадского - Н. В. Тимофеев-Ресовский, JB. Н. Сукачев. В. И. Костицин и многие другие - сделали следующий шаг: заложили основу для системного анализа развития биосферы, ее взаимодействия с человеком. Новые космогонистическяе гипотезы и новые опытные данные (например, открытие реликтового излучения) открыли горизонты, неведомые во времена В. И. Вернадского. Они настолько раздвинули представление о единстве материального мира, которое было отправной точкой его учения, что весь эволюционнный процесс, изучавшийся В. И. Вернадским, сам предстал перед нами лишь как фрагмент единого грандиозного процесса самоорганизации материи, в котором жизнь так же, как и появление галактик, и звезд, и планет, является космическим феноменом, одной из форм организации элементов развивающейся Вселенной.

Но мы отвлеклись. Я хотел подчеркнуть другое: подобный «универсалистский» взгляд, намного опередивший возможности, да и потребности науки своего времени, у В. И. Вернадского, видимо, не случаен, как не случайно и то, что его работа оказала такое большое влияние именно на нас.

Мне кажется, что дело здесь в традиционной для отечественной науки, русского естествознания «философичности», тяге к созданию обобщающих синтетических конструкций мировоззренческого характера, к системным исследованиям, нередко опережающим изучение реальных механизмов. Над нашей наукой иногда посмеивались за такую тягу к «бесплодным умствованиям».

И действительно, в эпоху усиливающейся дифференциации и специализации знаний эта особенность и могла порой мешать решению тех или иных конкретных задач. Но когда пришла пора (и потребность) изучать большие и сверхбольшие системы, эта особенность стала, как мне кажется, незаменимым вкладом нашей науки в развитие современного «мирового» естествознания, и не только естествознания. Так что если в своем увлечении мировоззренческими проблемами науки и в первую очередь естествознания я и отдаю дань моде, то мода эта весьма давнего и почтенного происхождения.

Об учении В. И. Вернадского мы уже говорили. Можно вспомнить еще об одной подобной «системной конструкции» - об общей теории организации, созданной другим, удивительным по своей универсальности и способности к синтезу умом - А. А. Богдановым, бывшем по своему исходному образованию врачом и физиологом. К сожалению, по многим причинам его труды оказались в стороне от магистрального пути развития естествознания, и мир получил «общую теорию систем» на два-три десятка лет позднее из работ другого биолога - Людвига фон Берталанфи. Но лично мне работы А. А. Богданова (собранные в единое трехтомное сочинение «Общая наука об организации или тектология». М., 1911 - 1919 гг. дали больше, чем изучение общей теории систем Берталанфи, и широтой взгляда, и даже, как это ни парадоксально, самой архаичностью своего языка, тяготеющего скорее к натурфилософии, чем к современной науке. Именно благодаря этой архаичности связь поднятых им естественно-научных проблем с проблемами «вечными», гуманитарными, философскими проступает особенно ясно и наглядно, не маскируясь «научностью» описаний.

О всем этом можно говорить очень долго. Вся атмосфера отечественного естествознания и - шире - всей русской классической культуры ориентирована на постижение человека в единстве с природой, с миром. Эти синтезирующие конструкции, в момент своего создания опережавшие время, поневоле оставались во многом умозрительными. Но сегодняшнему естествознанию нужно или переоткрывать их заново, или брать с благодарностью, хотя и с неизбежными поправками. Можно ли к подобным «синтетическим конструкциям» отнести и тютчевские строки?

Сами по себе, разумеется, нет, и задачи у поэта другие. Но ведь и всякая синтетическая конструкция всегда нуждается в опоре из наиболее общих и фундаментальных представлений о мире, пусть лишь интуитивных, оставшихся за кадром рассуждений. Вот это мироощущение, чрезвычайно плодотворное для современной науки, Тютчев гениально уловил и высказал так, что оно стало достоянием многих поколений русских ученых и мыслителей. Именно в этом смысле тютчевская поэзия сыграла, наверное, не последнюю роль и в нашем выборе предмета исследований и подхода к глобальному моделированию. Хотя, конечно, о стихах никто из нас тогда не думал и аргументы при выборе стратегии и тактики исследований у нас были совершенно иные и более строгие.

И все же мы без большой натяжки можем говорить о себе как о наследниках единой и чрезвычайно важной традиции, утверждающей единство Вселенной и побуждающей ученых вопреки интуитивно господствующим в науке позитивизму и эмпиризму не только констатировать те или иные факты, процессы, зависимости, но и задумываться над их смыслом.

Это тоже очень важно. И не менее важно, чем конкретные факты - особенно сейчас! Работая с большими системами моделей, человек стремится построить общую картину мира, ту схему, в которой его конкретные знания не только были бы связаны между собой, но и позволяли бы ему увидеть самого себя, свое место в том многообразии фактов, явлений и процессов, которые он изучает, для которых он создает умозрительные схемы, математические модели, математическое обеспечение и т. д. Представление о смысле, «одухотворенности» природы, ее родстве с теми категориями целесообразности, свободы и т. д., которые мы традиционно считали отличительными «свойствами духа» и в этом смысле противопоставляли материи, природе, - все это важнейшая часть той картины мира, что приводит к мысли о ноосфере, как закономерном этапе самоорганизации материи.

До сих пор все попытки применить эти понятия к природе в основном были прерогативой религиозных и квазирелигиозных учений, предполагающих существование «высшего разума», управляющего природой, и «высшую цель», к достижению которой направляют природу веления этого «высшего разума». Теперь же вместо этой умозрительной категории мы говорим о Разуме - о разуме человечества, появившемся во Вселенной в результате собственного процесса его развития, и о целях - целях развития Человека, которые мы начинаем обсуждать, так же как и способы их достижения.

Ученые-материалисты ко всем рассуждениям и представлениям о «высшем разуме» и «высшей цели» относились по меньшей мере настороженно. И не только из-за мировоззренческой неприемлемости их философской основы, но и просто потому, что все «высшее» по определению лежит за пределами нашего познания, а значит, ученому здесь нечего делать: его работа - изучать и познавать то, что еще не познано, объяснять то, что познаваемо!

Великая заслуга В. И. Вернадского именно в том, что он стал искать «смысл» в природе и ее превращениях именно как естественник, как биохимик. С этих позиций он увидел и сумел представить Землю как саморазвивающуюся и самоорганизующуюся систему и увидеть, что это развитие на всех стадиях подчинено общим законам и в этом смысле целенаправленно. И как бы ни различались между собой стадии развития природы, эти законы сообщают каждой из них свою закономерность, делают эволюцию в целом, и в частности, появление жизни и Разума, процессом не случайным, а закономерным. Добытая им прозрачность понятий и стройность мирового развития - одно из величайших прозрений человеческого гения.

Заметим далее, что закономерность того или иного явления - это еще не есть его смысл. И не Вернадский открыл закономерность мироздания. О неотвратимых законах, управляющих движением Вселенной, о гигантском «часовом механизме» говорили много и давно. Искомый смысл, конечно же, не в этом или, по крайней мере, но только в этом - самая строгая физическая предопределенность падения кирпича на голову прохожего не делает это событие ни менее случайным ни более осмысленным. Новизна здесь состояла в представлении о самоорганизации как о внутренне направленном, хотя и «свободном» процессе.

Гигантский механизм

Разумеется, во времена В. И. Вернадского это представление не могло вылиться в стройную систематизированную концепцию. Оно могло носить лишь характер того самого «прозрения» со всеми вытекающими отсюда слабостями. Потому-то оно почти полвека лежало в стороне от главного русла развития естествознания.

На Западе оно было достоянием, главным образом, католической мысли - туда оно проникло через труды французского философа П„ Тейяра-де-Шардена - друга и в известном смысле ученика В. И. Вернадского. Впрочем, и там оно из-за своего подозрительно материалистического характера все время балансировало где-то на грани ереси (сам П. Тейяр-де-Шарден был отлучен от церкви).

В Советском Союзе биосферно-ноосферная концепция В. И. Вернадского после его кончины в 1945 году долгое время развивалась небольшим числом его последоватз лей (Флоренский, Тимофеев-Ресовский, Сукачев). Широкую известность эти взгляды приобрели в нашей стране относительно недавно после начала публикации наследия В. И. Вернадского в 60-х годах и активных выступлений его последователей, особенно Тимофеева-Ресовского. Он в 60-х годах прочитал в Вычислительном центре Академии наук СССР серию лекций, во многом определивших возникновение интереса к проблемам биосферы и направленность исследований в области моделирования природных процессов. Взгляды В. И. Вернадского начали оказывать заметное влияние на направленность исследований биологов и экологов в первую очередь. К ним начали проявлять интерес и представители других естественных наук и математиков, в частности. Им хотелось видеть учение о ноосфере в более строгом изложении и представить ее развитие в таком виде, который позволил бы превратить его однажды в теорию, обладающую прогностической силой.

Однако аппарат, необходимый для четкой и строгой формулировки биосферно-ноосферной концепции В. И. Вернадского и системного анализа процессов, протекающих в биосфере, тем более для управления ими, в пауке пока еще отсутствует. Но сегодня наука уже готова к созданию необходимого инструментария. Об этом говорит и уровень системного мышления, которое очень развилось за последние годы, и целый ряд дисциплин, в рамках которых необходимые методы фактически уже начали разрабатываться.

Это прежде всего информатика. Я имею в виду не только метод математического моделирования - без создания математических моделей практически безнадежно изучать объекты масштаба биосферы, эксперименты с которыми невозможны. Огромное значение имеет вся современная технология работы с информацией. Это ключ к изучению сложных систем, поведение которых описывается тысячами уравнений и разного рода соотношений.

Человек разумный

Но информатика обеспечивает лишь средства анализа, и ее одной недостаточно. В последние два десятилетия начало формироваться новое научное направление, получившее название синергетика. Оно претендует на роль теории самоорганизации термодинамически неравновесных структур. Эта дисциплина занимается проблемами изучения одного из интереснейших феноменов, суть которого в следующем.

Несмотря на то, что всякая материальная система, согласно второму началу термодинамики, стремится к состоянию хаоса, как к наиболее вероятному (с точки зрения термодинамики) состоянию, в котором энтропия максимальная, в реальном мире мы наблюдаем острова стабильности, то есть системы, чья сложность (организованность) с течением времени не только не уменьшается, но увеличивается.

Я уже рассказал о том, что хаос - это естественное состояние материи. Из него (в нем) тем не менее непрерывно рождаются временные более или менее стабильные образования, которые затем распадаются, снова превращаясь в хаос, то ecть хаос сам по себе тоже неустойчив.

Возникать и развиваться такие «острова стабильности» могут только за счет притока и использованя внешней энергии и материи. С точки зрения чисто термодинамической возникновение и существование таких островов стабильности крайне маловероятно, как маловероятно вертикальное положение карандаша, стоящего на острие грифеля. И тем не менее, все развитие мира, все наиболее интересное в нем связано именно с этими сверхмаловероятными событиями - факт сам по себе удивительно интересный и еще требующий изучения. В окружающем мире такие состояния оказываются для материи если и не преобладающими, то достаточно типичными.

Все это заставляет думать, что существуют определенные законы, не нарушающие, конечно, второго начала термодинамики, но как-то препятствующие его проявлению. Одним из них, может быть, является принцип минимума диссипации (рассеивания) (см. подробнее: Моисеев Н. Алгоритмы развития. М., «Наука», 1987) Эти законы делают самоорганизацию материи процессом естественным. На их основе и можно понять «свободные закономерности» развития природы и «собственную устремленность» этого развития в эпоху ноосферы. Можно ли с позиций синергетики интерпретировать тютчевскую свободу, душу, любовь, язык?

Насчет любви не знаю. Ею математики пока, слава богу (или увы), занимаются как все граждане - в сугубо частном порядке. А вот свобода, а отчасти и язык, да и душа в том значении устремленности природы, о котором я говорил ранее, - все это для математика, изучающего эволюцию с позиции синергетики, понятия вполне реальные и даже до известных пределов поддающиеся формализованному представлению.

И если на протяжении миллиардов лет эволюции материи переход от каждого предшествующего уровня организации к последующему - возникновение жизни, Разума, общества - обусловлен этими едиными закономерностями, пусть принципиально по-своему реализующимися па каждом новом уровне, то тогда и только тогда Человек и Природа не противостоят друг другу каким-то роковым образом, их конфликты и противоречия не антагонистичны, у них есть «общие интересы» и «почва для переговоров». Более того, сами эти конфликты предстают как появление общей закономерности природы, и разрешение их тоже закономерно.

Эту закономерность мы обязаны понять, что даст нам ключ к поиску пути разрешения конфликта, противоречия. А он непременно есть среди того веера возможных вариантов развития, он в каждый момент по-новому открывается эволюцией из того необозримого множества возможностей, которое запасено Природой.

Найти этот путь, путь к эпохе ноосферы, и есть задача Науки и ученых. В частности, тех, которые занимаются глобальным моделированием.

Концепция перехода биосферы в ноосферу и его обоснование дают ученому ориентир в этом поиске и, главное, уверенность, что задача в принципе имеет решение.

Не побоюсь повторить утверждение, ставшее, к счастью, уже общепринятым: разработка стратегии использования могущества цивилизации ее огромного научно-технического потенциала - задача задач, основы решения которых выпало разрабатывать нашему поколению. А здесь-то как раз и не обойтись без самых широких обобщающих конструкций, в которых находится место и выводам естествоиспытателей, результатам математического анализа сложных моделей, прогнозам экономистов и социологов, исследованиям психологов и концепциям философов и даже откровениям поэтов.

Без всего этого невозможно понять Человека во всей его полноте, во всем драматизме его отношений с остальной природой. А без такого понимания не стоит даже говорить о какой-то реалистической конкретной стратегии взаимодействия природы и общества.

Нержавеющий крепеж купить.