Бомба замедленного действия - мусор. Единственный выход - вторичное использование

Черная смерть

"В начале октября в лето господне 1347-е двенадцать генуэзских галер бежали от гнева господня, павшего на них за грехи их, и пришли в гавань Мессины. Люди на галерах несли в своей плоти такую ужасную болезнь, что смертельным недугом заражался каждый, кто хотя бы говорил с ними, и уже не мог избежать страшной смерти. Зараза нападала на каждого, кто имел дело с беглецами. Зараженный чувствовал, что все его тело пронизывает несказанная боль и потрясение. Потом на бедре или на руке заболевшего выступал нарыв величиной с чечевицу, который люди называли "ожогом". Нарывы распространялись на все тело, и больной начинал харкать кровью. Кровохаркание продолжалось три дня, и никакие средства не помогали, а потом жизнь покидала больного".

Так более шести столетий назад богобоязненный монах-францисканец описал начало эпидемии чумы на Сицилии. Так как тогда не знали ни гигиенических, ни лечебных мер против этой болезни, эпидемия бушевала как лесной пожар, и не только монах-летописец видел в ней бич божий, наказание, заслуженное человечеством за его грехи. Считают, что за 1348-1350 гг. пандемия "черной смерти" - пожалуй, самое страшное событие в документированной истории человечества - уничтожила треть населения стран, лежащих между Исландией и Индией.

В Померании чума унесла жизни даже двух третей населения. В Любеке погибло 90 тыс. человек. В Вене ежедневно умирало 500-700 человек, но были дни, когда эта цифра доходила до 960 и даже 1200. Особенно страшные потери несли монастыри. Так, в Мейнингене погибла вся братия монастыря францисканцев, за исключением трех монахов.

В Италии потери от чумы были больше, чем в Германии. Там вымерла половина населения, в Венеции - даже три четверти, во Флоренции, население которой до начала эпидемии составляло около 130 тыс. человек, потери оказались более 10 тыс. В Лондоне выжил лишь каждый десятый, в русском городе Смоленске потери были еще выше.

"О вы, счастливые потомки, вы не будете знать таких адских несчастий и сочтете наше свидетельство о них за страшную сказку!" - так закончил итальянский поэт и гуманист Франческо Петрарка (1304-1374) свое знаменитое письмо, в котором он сообщал другу об опустошении, произведенном "черной смертью" во Флоренции. Классическое описание этой вспышки чумы во Флоренции оставил также другой знаменитый итальянский писатель и гуманист, Джованни Боккаччо (1313-1375), современник Петрарки. Вот оно с некоторыми сокращениями:

"Со времени благотворного вочеловечения сына божьего минуло 1348 лет, когда славную Флоренцию, прекраснейший изо всех итальянских городов, постигла смертоносная чума, которая под влиянием небесных ли светил или по нашим грехам посланная праведным гневом божиим на смертных за несколько лет перед тем открылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, безостановочно подвигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевно, и до запада. Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотрительность человека, в силу которых город был очищен от нечистот людьми, нарочно для того назначенными, запрещено ввозить больных, издано множество наставлений о сохранении здоровья. Не помогали и умиленные моления, не однажды повторявшиеся, в процессиях или другим способом.

Приблизительно к началу весны означенного года болезнь начала проявлять свое плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на востоке, где кровотечение из носа было явным знамением неминуемой смерти, - здесь в начале болезни у мужчин и женщин показывались в пахах или под мышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины обыкновенного яблока или яйца; народ называл их чумными бубонами. В короткое время эта смертельная опухоль распространялась от указанных частей тела и на Другие, а затем признак указанного недуга изменялся в Черные и багровые пятна, появлявшиеся у многих на руках и бедрах и на всех частях тела, у иных большие и редкие, у других мелкие и частые. И как опухоль являлась вначале, а позднее оставалась вернейшим признаком близкой смерти, таковым были пятна, у кого они выступали. Казалось, против этой болезни не помогали и не приносили пользы ни совет врача, ни сила какого бы то ни было лекарства: таково ли было свойство болезни, или невежество врачующих (которых, за вычетом ученых медиков, явилось множество, мужчин и женщин, не имевших никакого понятия о медицине) не открыло ее причин, а потому не находилось подобающих средств - только немногие выздоравливали, и почти все умирали на третий день после появления указанных признаков - большинство без лихорадочных или других явлений. Развитие этой чумы было тем сильнее, что от больных, через общение с здоровыми, она переходила на последних, совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты.

Такие происшествия порождали разные страхи и фантазии в тех, кто, оставшись в живых, стремились к одной, жестокой цели: избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, воображали они сохранить свое здоровье. Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне - о смерти или больных, они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить. Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается, - вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили это в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая все в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать так было легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин. И эти люди, при их скотских стремлениях, всегда, по возможности, избегали больных. При таком удрученном и бедственном состоянии нашего города почтенный авторитет как божеских, так и человеческих законов почти упал и исчез, потому что их служители и исполнители, как и другие, либо умерли, либо хворали, либо у них осталось так мало служилого люда, что они не могли отправлять никакой обязанности, почему позволено было делать все, что заблагорассудится.

Многие иные держались среднего пути между двумя, указанными выше: не ограничивая себя в пище, как первые, не выходя из границ в питье и других излишествах, как вторые, они пользовались всем этим в меру и согласно потребностям, не запирались, а гуляли, держа в руках кто цветы, кто пахучие травы, кто какое другое душистое вещество, которое часто обоняли, полагая полезным освежать мозг такими ароматами, - ибо воздух казался зараженным и зловонным от запаха трупов, больных и лекарств. Иные были более сурового, хотя, быть может, более верного мнения, говоря, что против зараз нет лучшего средства, как бегство от них. Руководясь этим убеждением, не заботясь ни о чем, кроме себя, множество мужчин и женщин покинули родной город, свои дома и жилье, родственников и имущества и направились за город, в чужие или свои поместья, как будто гнев божий, каравший неправедных людей этой чумой, не взыщет их, где бы они ни были, а намеренно обрушится на оставшихся в стенах города, точно они полагали, что никому не остаться там в живых и настал его последний час...

Так как для большого количества тел, которые каждый день и почти каждый час свозились к каждой церкви, не хватало освященной для погребения земли, особливо если бы по старому обычаю всякому захотели отводить особое место, то на кладбище при церквах, где все было переполнено, вырывали громадные ямы, куда сотнями клали приносимые трупы, нагромождая их рядами, как товар на корабле, и слегка засыпая землей, пока не доходили до краев могилы...

Сколько больших дворцов, прекрасных домов и роскошных помещений, когда-то полных челяди, господ и дам, опустели до последнего служителя включительно! Сколько именитых родов, богатых наследий и славных состояний осталось без законного наследника! Сколько крепких мужчин, красивых женщин, прекрасных юношей, которых, не то что кто-либо другой, но Гален, Гиппократ и Эскулап признали бы вполне здоровыми, утром обедали с родными, товарищами и друзьями, а на следующий вечер ужинали со своими предками на том свете!"^*.

^* (Цитируется по изданию: Боккаччо Дж. Декамерон / Пер. с ит. А. Веселовского. М., 1955. - Примеч. пер.)